Риски развития инфекционных заболеваний в субъективном восприятии жителей мегаполисов: от оценки к стратегии управления

ВВЕДЕНИЕ

Пандемия COVID-19 в Российской Федерации в 2020–2022 гг. сопровождалась ростом распространенности различных инфекций (например, гриппа и ОРВИ [1]). Заболеваемость всеми регистрируемыми инфекционными заболеваниями начала снижаться в 2023 г., приближаясь к средним значениям периода 2010–2019 гг.¹, однако показатель «заболеваемость инфекционными и паразитарными болезнями в расчете на 100 тыс. населения» в 2023 г. составлял 27 156,76 сл., что выше значений 2018 г. на 17 %, а значений 2019 г. — на 20 %. Сохраняется высокая обеспокоенность населения в отношении угроз «массовых эпидемий, распространений СПИДа, КОВИДа» — по результатам опроса Фонда «Общественное мнение» в январе 2024 г. 35 % россиян испытывали по данным поводам тревогу и опасения². Защита каждого человека от эпидемических рисков на основе модернизации механизма предотвращения инфекционных угроз является стратегической задачей российского государства³. Методология анализа риска здоровью выступает одним из наиболее современных и эффективных инструментов обеспечения санитарно-эпидемиологического благополучия населения [2].

Методологическая рамка изучения рисков здоровью населения формируется сочетанием двух подходов: позитивистского, характерного для гигиены и эпидемиологии и рассматривающего риск здоровью как объективно существующую угрозу жизни или здоровью человека, вероятность развития которой можно измерить, а риск — исчислить, параметризовать [3][4], и субъективистского, разрабатываемого в рамках социологии и психологии, интерпретирующего риск здоровью как совокупность культурно и личностно обусловленных представлений индивида о факторах и величине риска [5][6]. Результаты оценки риска, реализованной в рамках объективистского подхода, не всегда совпадают с субъективной картиной риска индивида [7], складывающейся под воздействием его социальных установок, опыта, информационного контекста [8], модифицирующейся под влиянием страхов, убеждений, «индивидуальной чувствительности к риску» [9]. Важным является то, что именно воспринимаемый риск, а не объективно существующие опасности, направляет поведение индивида в сфере здоровья [10].

Многочисленные исследования, обобщенные в систематических обзорах, доказывают связь между воспринимаемой вероятностью и тяжестью вреда здоровью и готовностью вакцинироваться [11], уровнем физической активности [12], потреблением алкоголя [13] и курением [14]. Высокая субъективная оценка риска здоровью в период пандемии COVID-19 положительно коррелировала с соблюдением гигиенических норм и противоэпидемических предписаний (например, ношением маски и частым мытьем рук) и ответственным медицинским поведением [15]. Спад заболеваемости COVID-19 сочетался со снижением субъективных оценок риска (в первую очередь, основанных на рациональных суждениях (“analytic risk perception”)) и отказом от активных протективных действий на уровне индивидов и домохозяйств [16].

Теория запланированного поведения (обозначаемая как “behavior motivation hypothesis” в некоторых медико-социальных исследованиях [17]) трактует связь субъективных представлений о риске и поведения в сфере здоровья как линейную. Оценка негативного события как вероятного побуждает индивида снижать данную вероятность путем определенных действий (цепочка «воспринимаемый риск» — «готовность действовать» — «активность» [18]). Так, в ходе исследования 2020 г. на национальной выборке в США было установлено, что с ростом субъективной оценки вероятности заболеть коронавирусной инфекцией (вопрос «По шкале от 0 до 100 % как вы оцениваете вероятность заразиться коронавирусом в ближайшие три месяца?») увеличивается степень приверженности мытью рук как профилактической практике [19]. Вместе с тем в ряде исследований не было обнаружено достоверных связей между уровнем воспринимаемого риска и степенью реализации самосохранительного поведения. Например, среди американских женщин, характеризующих риск развития рака груди как высокий, частота прохождения маммографии, уровень двигательной активности и потребление овощей и фруктов были такими же, как у тех, кто оценивал риск как низкий [20]. Участники финского исследования, воспринимавшие риск развития сахарного диабета как высокий, не отличались по уровню физической активности от тех, кто называл риск низким [21]. Значительный корпус работ демонстрирует наличие между восприятием риска и поведением в сфере здоровья факторов-медиаторов — степени контролируемости источника (факторов) риска [22], самоэффективности (веры в собственные возможности по снижению риска) [23], доверия [24], страха [25]. В исследовании особенностей самосохранительного поведения населения стран Латинской Америки в период пандемии COVID-19 показано независимое воздействие восприятия риска и страха заболеть коронавирусом на превентивное поведение [26].

Сохраняющийся в России высокий уровень инфекционной заболеваемости требует реализации комплексных профилактических мер как на уровне государства, так и на уровне семей и отдельных индивидов (вакционопрофилактика, ответственное гигиеническое и медицинское поведение). Сформированная в ходе пандемии COVID-19 «инфекционная настороженность» населения [27] позволяет выдвинуть гипотезу о доминировании среди различных социальных групп высоких оценок рисков для здоровья, ассоциированных с распространением инфекционных заболеваний, и связанного с этими оценками высокого уровня приверженности протективным практикам. Проверке данной гипотезы посвящено настоящее исследование.

Цель исследования — выявить особенности субъективного восприятия риска развития инфекционных заболеваний и описать поведенческие риск-ассоциированные стратегии на выборке городского населения Российской Федерации.

МЕТОДЫ

Эмпирическое исследование было реализовано в смешанной методологии (стратегия последовательных вкладов, QUANT→qual) [28] с применением количественных и качественных методов сбора и анализа данных (полевой этап: весна — осень 2024 г.).

На первом этапе (QUANT) был проведен формализованный онлайн-опрос занятого населения трех городов России численностью 1 млн чел. и более (Новосибирск, Нижний Новгород, Пермь). По данным Росстата, доля городского населения в Российской Федерации составляет 75 %. Почти четверть россиян (24,1 %) проживают в шестнадцати населенных пунктах с численностью жителей 1 млн человек и более. Выбранные для обследования территории репрезентируют три подгруппы российских мегаполисов: 1) города — лидеры по численности населения, входящие в первую «пятерку» (в выборку включен г. Новосибирск — третий город России по численности населения); 2) города-миллионеры, составляющие середину рейтинга (в выборку включен г. Нижний Новгород, занимающий шестое место и постепенно теряющий население); 3) города, находящиеся в нижней части списка (в выборку включен г. Пермь — предпоследнее место среди всех городов с населением 1 млн человек и более). Доля занятого населения среди городского населения Российской Федерации составляет 41,8 %.

Объем выборочной совокупности онлайн-опроса составил 300 человек в возрасте от 18 до 65 лет. Способ отбора респондентов — ривер-семплинг, контролируемые параметры на этапе скрининга — территория постоянного проживания, возраст и статус занятости. Ссылка на анкету распространялась в социальных сетях (в том числе с помощью размещения постов в пабликах предприятий и организаций) и мессенджерах. Период сбора эмпирического материала — три недели. Оценка структуры выборочной совокупности a posteriori показала наличие смещения по критериям пола, уровня образования и субъективной оценки материального благополучия относительно генеральной совокупности. Большинство опрошенных имеют высшее образование (76 %), состоят в зарегистрированном (46 %) или незарегистрированном (24 %) браке и оценивают свое финансовое положение как среднее (30 %) или выше среднего (49 %), отвечая, что денег хватает на продукты, одежду и иногда на вещи длительного пользования. Было принято решение осуществить взвешивание выборки по параметру пола как наиболее значимому, согласно анализу литературы, фактору восприятия рисков для здоровья. Основой для взвешивания выступила половая структура городского населения России (46 % мужчин и 54 % женщин). Статистический анализ данных выполнялся с учетом полученных весовых коэффициентов.

Субъективная оценка риска развития инфекционных заболеваний рассчитывалась с помощью индекса, который включал оценку вероятности возникновения негативного эффекта под воздействием фактора, умноженную на оценку тяжести вреда здоровью: R = P × g, где P — вероятность, g — тяжесть. Респондентам предлагалось оценить показатели вероятности и тяжести по шкале от 1 до 10, где 1 — минимальное значение, а 10 — максимальное значение. Использовались вопросы: «Насколько вероятно, что распространение инфекционных заболеваний может негативно повлиять на ваше здоровье?» и «Насколько тяжелыми для вашего здоровья могут быть последствия распространения инфекционных заболеваний?»

Поведение в отношении риска развития инфекционных заболеваний рассматривалось в двух направлениях: 1) активное поведение, т. е. реализация конкретных действий для минимизации риска; 2) пассивное поведение и причины, обуславливающие его. Тип поведения определялся через вопрос-фильтр «Предпринимаете ли Вы какие-либо действия, чтобы снизить негативное влияние распространения инфекционных заболеваний на ваше здоровье?».

Полученные количественные данные были обработаны и проанализированы с помощью статистического пакета SPSS Statistics 21.0. При работе с данными использовались методы дескриптивной статистики, расчет отношения шансов, корреляционный и факторный виды анализа.

На втором этапе (qual) была предпринята попытка детализации выделенных по результатам опроса поведенческих стратегий, направленных на управление риском развития инфекционных заболеваний. Материалами этапа стали транскрипты 11 глубинных интервью с жителями трех обследованных территорий в возрасте 18 лет и старше (7 женщин и 4 мужчины). Фокус — на конкретные поведенческие практики, реализуемые индивидом в повседневной жизни, и смыслы, которыми данные практики наделяются. Материалы интервью были транскрибированы и обобщены в соответствии с целью исследования.

РЕЗУЛЬТАТЫ

В ходе формализованного опроса респондентам был представлен перечень разнородных (внешнесредовых, социальных, производственных и пр.) факторов риска для здоровья. При ответе на многовариантный вопрос отвечающим предлагалось выбрать все факторы, представляющие реальную или потенциальную угрозу для их здоровья. Самым часто выбираемым фактором оказалось «распространение инфекционных заболеваний» — его отметили 69 % опрошенных. Женщины указывали данную угрозу почти в 4 раза чаще, чем мужчины (OR = 3,696 с 95 % ДИ 2,200–6,210⁴). Иных статистически значимых связей выбора респондентов с их социально-демографическими характеристиками обнаружено не было.

Высокий уровень риска развития инфекционных заболеваний осознается большинством россиян, проживающих в крупнейших городах РФ. Подавляющая часть опрошенных (более 60 %) высоко оценивают вероятность возникновения тяжелых (на уровне 7 и выше по шкале от 1 до 10) негативных ответов со стороны здоровья под воздействием данного фактора. Примечательно, что минимальное значение («1») при оценке «вероятности» выбрал лишь один человек, а при оценке «тяжести» эта ячейка осталась пустой, ее не выбирали.

В целом, распределение ответов респондентов на вопросы о вероятности и тяжести можно считать симметричным, т. е. носящим характер нормального (см. табл. 1) — коэффициент асимметрии А⁵ распределения оценок «вероятности» равен (-)0,329 при стандартной ошибке асимметрии 0,174; коэффициент асимметрии А распределения оценок «тяжести» равен (-)0,344 при стандартной ошибке асимметрии 0,176. Установлена связь между полом и оценкой вероятности (коэффициент гамма = (-)0,247 при p < 0,05).

Для дальнейшего анализа субъективного восприятия риска значения «вероятности» и «тяжести» были переведены в шкалу от 0 до 1. На основании произведения этих значений была выявлена субъективная оценка риска развития инфекционных заболеваний у россиян, усредненное значение которой находится на уровне 0,5. Причем у мужчин среднее значение оценки риска ниже (см. табл. 2). Других особенностей в субъективном восприятии риска развития инфекционных заболеваний обнаружено не было.

Интерпретация исчисленных уровней субъективно воспринимаемого риска базировалась на предварительно определенном уровне приемлемого (допустимого) риска — от 0 до 0,29. В рамках настоящего исследования риск в диапазоне от 0,01 до 0,09 трактовался как минимальный (1,6 % ответивших), в диапазоне от 0,1 до 0,29 — как допустимый/приемлемый (18,4 % ответивших), от 0,3 до 0,59 — как настораживающий (36,1 % ответивших) и от 0,6 до 1,0 как высокий (43,9 % ответивших).

Преобладание в выборке респондентов, оценивающих риск здоровью, связанный с распространением инфекционных заболеваний, как высокий, подтвердило первую часть предварительно выдвинутой гипотезы, однако статистически значимой связи между оценкой риска и интенсивностью реализации действий, направленных на его снижение, обнаружено не было. В связи с этим стратегии поведения, ориентированные на снижение риска и реализуемые россиянами, оценивались без привязки к их субъективному восприятию риска.

Опрошенное население было поделено на две группы: 1) тех, кто занимает активную позицию по управлению риском развития инфекционных заболеваний (их доля в группе выбравших этот риск составляет 87 %), и 2) тех, кто пассивен в этом отношении (13 %). Причинами отказа от действий для минимизации риска почти в равной степени являются исключение субъектности из управления риском (61,1 % «пассивных»), отсутствие знаний (55,9 %) и ресурсов (55,7 %) для снижения риска. В меньшей степени респонденты выбирали вариант ответа «Потому что меня это не волнует/Потому что не хочу» (38,9 % «пассивных» в отношении риска).

Корреляционный анализ позволил выявить две детерминанты, которые определяют пассивное поведение индивида в отношении риска развития инфекционных заболеваний — это возраст и наличие несовершеннолетних детей. С увеличением возраста индивиды чаще говорят об отсутствии знаний (r Пирсона = (-)0,485 при p < 0,001) и ресурсов (r Пирсона = (-)0,539 при p < 0,001), необходимых для минимизации этого риска. Наличие детей и их количество определяет уровень тревожности/волнения в отношении риска развития инфекционных заболеваний (ρ Спирмена = 0,360 при p < 0,05), причем в группе женщин эта связь усиливается (ρ Спирмена = 0,551 при p < 0,05).

Что касается активного поведения по управлению риском развития инфекционных заболеваний, то к наиболее распространенным действиям, которые россияне реализуют для минимизации этого риска, можно отнести изучение (88 %) и соблюдение (97 %) правил безопасности в ситуации повышенной эпидемиологической опасности (см. табл. 3). Меньше всего респонденты говорили о наличии навыков по диагностированию инфекционных заболеваний и оказанию первой медицинской помощи в ситуации болезни — этот вариант выбрали 49 % опрошенных. На владение этими навыками влияет количество несовершеннолетних детей у индивида (коэффициент гамма = (-)0,234 при p < 0,05). В выборке большинство граждан (58 %) не имеют несовершеннолетних детей, что, вероятно, в некоторой степени обуславливает низкие показатели владения навыками в сфере инфекционных заболеваний у россиян.

Статистически значимые различия в реализации действий по минимизации риска развития инфекционных заболеваний между социально-демографическими группами отмечаются лишь относительно вакцинации. Вероятность вакцинации среди мужчин почти в 3,5 раза выше, чем среди женщин (OR = 3,401 с 95 % ДИ 1,611–7,180); люди, не имеющие высшего образования, почти в 2,5 раза реже заявляют о вакцинации, нежели люди с высшим образованием (OR = 0,430 с 95 % ДИ 0,206–0,898).

В ходе анализа была произведена факторизация действий, к которым россияне прибегают для снижения риска развития инфекционных заболеваний. Критерий адекватности выборки Кайзера — Мейера — Олкина (КМО) находится на уровне 0,6 — это свидетельствует об удовлетворительной степени применимости факторного анализа к данной выборке. В результате факторизации была получена модель, объяснительная способность которой составляет 53 % при p < 0,001. Модель состоит из трех групп действий по управлению риском, которые условно можно разделить на 1) поиск информации, 2) создание защитного пространства и 3) взаимодействие с внешней средой. Первый тип управления риском на индивидуальном уровне представляет собой изучение любой информации, связанной с инфекционными заболеваниями (в таблице 3 пункты 1–3, 6). Второй тип — это вакцинация и использование иных специальных средств защиты от инфекционных заболеваний, например медицинской маски или антисептика (в таблице 3 пункты 4 и 9). Третий тип управления риском является самым активным и подразумевает соблюдение правил безопасности в рискогенной среде (личная гигиена, избегание мест скопления людей), а также высокий уровень ответственности за других людей (посредством информирования других о состоянии своего здоровья) (в таблице 3 пункты 5–8).

Выделенные типы поведения по управлению риском развития инфекционных заболеваний были сопоставлены с результатами анализа качественных данных. Обнаружено, что население воспринимает инфекционные заболевания с экстернальных позиций, не возлагая на себя ответственность за риск заражения (типичным можно считать объяснение обстоятельств развития инфекционного заболевания действием «случайных вирусов» (жен., 71 год, г. Пермь)⁶). Независимо от места, занимаемого здоровьем в иерархии ценностных ориентаций, значительная часть информантов видит его как непостоянный ресурс, подверженный внезапным изменениям (« [ Во время пандемии COVID-19] в любой момент можно было заболеть, даже не выходя из дома» (муж., 23 года, г. Пермь)) и потенциальному ухудшению («Здоровье [при рассуждении об инфекционных заболеваниях] — штука такая, внезапно может что-нибудь да и образоваться» (муж., 31 год, г. Пермь)).

Низкие субъективные возможности управления рисками развития инфекционных заболеваний проявляются в артикуляции неспособности предвидеть опасность и противостоять угрозе, и сочетаются с темой новых/неизвестных ранее заболеваний («Бояться можно много чего, болезней. Потом неизвестные болезни, инфекции, пандемии, раньше этого не было» (жен., 50 лет, г. Новосибирск), «Сейчас слышишь, что новые вирусы появляются, даже не вирусы, а новые мутации вируса, сейчас говорят, что они более заразные (жен., 60 лет, г. Новосибирск)».

Ограниченность контроля риска на индивидуальном уровне определяет:

1) ориентацию на внешнюю экспертизу (группа действий в объяснительной модели — «поиск информации») — «Как человек может себя обезопасить, если он совсем не разбирается в медицинских показателях, терминах или лекарствах. Надо, получается, во всем разбираться. А как можно во всем разбираться? Никак же?» (жен., 42 года, г. Новосибирск);

2) потребность в эффективном функционировании организаций и институтов, в том числе в части соблюдения санитарно-гигиенических норм и правил (группа действий в объяснительной модели — «взаимодействие с внешней средой») — «Необходимо соблюдение санитарно-эпидемиологических норм со стороны школы, нормы диктуются, но, к сожалению, не всегда соблюдаются» (жен., 40 лет, г. Нижний Новгород).

В текстах интервью актуализируется тема отчасти вынужденной самостоятельной заботы о здоровье («Каждый человек должен заботиться о своем здоровье сам, любить себя, ценить» (жен., 49 лет, г. Пермь)), связанной, среди прочего, с низким доверием лицам, принимающим решения в сфере управления рисками здоровью («Бывают у медработников свои ошибки. Грубо говоря, укол не тот поставили или не тому укол поставили. <…> Пошел — зуб не тот вырвали. Акушерка не тот, ненужный укол поставила, тоже были проблемы» (жен., 42 года, г. Новосибирск)). При этом поведение информантов на фоне сомнений в компетенции специалистов остается пассивным.

На основании качественных данных становится очевидно, что действия, предпринимаемые населением по минимизации риска распространения инфекционных заболеваний, скорее носят потенциальный, нежели реальный характер. Доминирует стратегия пассивной адаптации, спровоцированная а) установкой (на основании когнитивного и/или эмоционального компонента) на невозможность редуцировать риск и б) внешним противостоянием среды — случайностью риска, активным включением других субъектов рискового пространства в формирование риска.

ОБСУЖДЕНИЕ

По данным исследования установлено, что жители мегаполисов России оценивают риск развития инфекционных заболеваний довольно высоко. Результаты других отечественных исследований связывают такую оценку риска с особенностями городской среды, к которым относится высокая плотность населения и связанная с ней перегруженность системы здравоохранения, что в сложной эпидемиологической ситуации негативно отразилось на здоровье жителей крупных городов [29]. С точки зрения теории фундаментальных причин [30] условия городской среды можно определить как фон или контекст существования риска развития инфекционных заболеваний, т. е. эти условия являются «риском рисков», поэтому усиливают в сознании горожан и без того весомые риски здоровью.

Психометрическая парадигма в исследовании риска [31] может быть полезной при объяснении отсутствия связи между субъективным восприятием риска и предпринимаемыми действиями для его минимизации. С позиций данного подхода значимое место в субъективной оценке риска занимают не только воспринимаемые вероятность и тяжесть, но и индивидуальные особенности человека, в частности ощущаемый контроль над риском [32]. Неспособность контролировать ситуацию разрывает связь восприятия риска и действий, активизируя в большей степени эмоциональный компонент (тревожность, страх и т. п.). Данные других исследований в этой области подтверждают, что поведение, направленное на снижение рисков, в значительной мере коррелирует с тем, насколько индивид способен контролировать риск, нежели с субъективной оценкой риска [33]. Результаты интервью показывают, что россияне относят риск развития инфекционных заболеваний к числу неконтролируемых рисков, поэтому управление этим риском кажется им невозможным.

В настоящем исследовании были определены две стратегии в отношении риска: активная и пассивная. Основными причинами пассивности являются исключение субъектности из управления риском, отсутствие знаний и ресурсов для снижения риска. Это согласуется с результатами отечественного исследования, где указано, что пассивные стратегии адаптации к вынужденному риску определяются тем, что субъект не верит в возможность решения проблемы или надеется, что ситуация решится без его участия [34]. Данные неформализованных интервью говорят о необходимости включения в дихотомию «активность — пассивность» еще одной стратегии — «пассивной адаптации». Эта стратегия, с одной стороны, подразумевает знания и возможности для минимизации риска, с другой стороны, направлена на нейтрализацию риска лишь «в своем восприятии», без активного взаимодействия с внешней средой [35].

Кроме этого, в ходе анализа неформализованных интервью отмечено, что выбор поведения в отношении риска может быть связан с уровнем доверия лицам, принимающим решения относительно этого риска. Данный вывод основывается на теории риска Э. Гидденса, где управление риском, а точнее, его снижение, опосредуется уровнем доверия к социальной системе [36]. Ключевыми аспектами успешной адаптации к риску являются не только действия по снижению риска, но и повышение адаптивных возможностей участников через укрепление доверия к государственным и властным институтам, а также к другим субъектам, принимающим решения по вопросам риска [37].

В рамках активной стратегии были выделены типы действий, направленные на минимизацию риска: 1) поиск информации, 2) создание защитного пространства и 3) взаимодействие с внешней средой. Подобные стратегии можно встретить в отечественных и зарубежных работах применительно к другим, в том числе внешнесредовым факторам риска здоровью [38][39]. При этом проведенные интервью позволили уточнить, что перечисленные модели поведения основаны преимущественно не на личной активности, а на потенциальном выполнении действий со стороны других субъектов рискового пространства. Население, ощущая свою уязвимость в ситуации инфекционного заболевания, считает, что риск является для них неподконтрольным, и воспринимают свою роль в процессе его минимизации незначительной в соотношении с тем, какая ответственность отводится системе здравоохранения и иным социальным институтам [40].

На сегодняшний день наблюдается высокая обеспокоенность россиян по вопросу распространения различных инфекций. Статистические данные указывают на ежегодное увеличение показателей заболеваемости инфекционными и паразитарными болезнями. Анализ литературы показал, что изучение восприятия риска, в частности риска развития инфекционных заболеваний, может быть продуктивным для объяснения поведения индивидов в сфере здоровья.

Результаты исследования на выборке городского населения России подтверждают, что распространение инфекционных заболеваний рефлексируется населением как значимый источник возможного вреда для здоровья. В восприятии жителей мегаполисов, с учетом оценок вероятности возникновения негативного эффекта под воздействием фактора и тяжести вреда здоровью, уровень данного риска можно обозначить как настораживающий или высокий.

Согласно данным формализованного опроса большинство россиян демонстрируют активную позицию в своем поведении в отношении риска развития инфекционных заболеваний. В результате факторного анализа были выделены три группы действий для снижения данного риска: 1) поиск информации, 2) создание защитного пространства, 3) взаимодействие с внешней средой.

Ограничения исследования

Данное исследование имеет ограничение в виде невозможности экстраполяции полученных результатов на все городское население Российской Федерации, т. к. эмпирический объект исследования сужен до занятого населения российских городов с численностью жителей 1 млн человек и более.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Полученные данные были сопоставлены с результатами качественного исследования методом глубинного интервью. Было установлено, что хоть россияне и заявляют о важности определенных действий для снижения риска, в действительности доминирует стратегия пассивной адаптации, которая направлена на минимизацию риска лишь в субъективном восприятии. Невозможность применения активной стратегии спровоцирована, с одной стороны, установкой на неподконтрольность риска, с другой стороны, возложением ответственности в решении этого вопроса на иных субъектов рискового пространства, несмотря на сомнения в их компетентности и, как следствие, низкий уровень доверия к ним. Полученные результаты могут быть полезны как для модернизации мер по предотвращению распространения инфекционных заболеваний, особенно в сложных эпидемиологических условиях, так и для совершенствования уже имеющихся программ по сохранению здоровья граждан. В частности, представляется значимой реализация дополнительных просветительских мероприятий, направленных на повышение уровня гигиенической грамотности населения в вопросах профилактики инфекционных заболеваний. Особый акцент рекомендуется делать на индивидуальных действиях, способствующих защите от инфекций, а также на профилактических ресурсах и возможностях семей и домохозяйств.